Искусство белошвеек в хирургии сосудов. Нобелевский лауреат Алексис Каррель

 Каррель научился сшивать сосуды таким образом, что их рассечённые края завертывались наружу, оставляя внутри совершенно гладкую поверхность. Нить он пропитывал парафином, а пленкой из него покрывал свои крючки, скальпели и прочие инструменты. Все это препятствовало тромбозу — бичу тогдашней хирургии.  

Человек не может переделать себя без страданий, он скульптор, создающий себя из мрамора.

Алексис Каррель.

Во Франции, практически в черте города Лиона, в небольшом городке Сен-Фуа-де-Лион в семье богатого фабриканта и торговца знаменитыми лионскими шелками Алексиса Карреля Биллиарда родился первенец, также Алексис Каррель, будущий лауреат Нобелевской премии в области физиологии и медицины за 1912 год с формулировкой Нобелевского комитета: «За признание работы по сосудистому шву и трансплантации кровеносных сосудов и органов».

Алексис был первым из трех детей, и его отец скончался вскоре после рождения младшего сына. Его вдове, благочестивой католичке Анне-Марии, пришлось одной воспитывать весь этот выводок. Алексис закончил католическую школу, потом колледж отцов-иезуитов. Религиозное образование давалось ни шатко, ни валко, но дядюшка мальчика, доморощенный алхимик со склонностью к патологоанатомическим экзерсисам и вивисекции, вызвал живой интерес племянника к своим занятиям, и они радостно разрезали на части и разнимали пойманных с помощью шляпной картонки птиц. Похоже, это так забирало мальчика, что он уже в 12 лет твердо решил стать врачом.

Алексис поступил сразу в два университета - Лионский и Дижонский, причем в родном городе обучался на литературном факультете, а в Дижоне - на медицинском. Получив звание бакалавра литературы, он поступает в Лионский университет в должности прозектора морга университетской больницы и защищает степень доктора медицины в самые короткие сроки. В июне 1894 года молодой Каррель был свидетелем жестокого убийства президента Французской республики Мари Франсуа Сади Карно, весьма популярного в народе либерального политика, покончившего с реакционной угрозой буланжизма во Франции и уважаемого большинством. Полубезумный анархист, террорист-эпилептик, некий Санте Казерио, сын миланского контрабандиста, нанес президенту свирепый удар своим стилетом, с обезьяньей (как и у всякого итальянца) ловкостью накинувшись на садившегося в карету политика. Ночью Карно скончался: клинок задел крупную артерию, и лучшие хирурги Республики ничего не смогли поделать.

Алексис Каррель

Юношу глубоко поразила смерть любимца всей страны. Он стал размышлять, думать о нахождении путей сшивать кровеносные сосуды. И отправился к… белошвейкам! Искусные кружевницы, умудрявшиеся сшивать и починять драгоценные малинские, турские и брабантские кружева, обучили его искусству неимоверно тонких, практически незаметных глазу швов, используя тончайшие иглы и почти неразличимые взором нити. По свидетельству знавших Алексиса его руки с длинными тонкими пальцами, слегка подрагивавшими и постоянно шевелившимися, производили впечатление живущих своею жизнью разумных существ. У Алексиса стали появляться первые успехи, и раз за разом он экспериментировал все увлечённее. Появились новые навыки и умения, а также специальные, изобретаемые в ходе операций медицинские техники, которые позднее вошли в историю мировой хирургии.

Каррель научился сшивать сосуды таким образом, что их рассечённые края завертывались наружу, оставляя внутри совершенно гладкую поверхность. Нить он пропитывал парафином, а пленкой из него покрывал свои крючки, скальпели и прочие инструменты. Все это препятствовало тромбозу — бичу тогдашней хирургии. Кроме того, видя, что шить цилиндрической формы кровеносные сосуды технически сложно и неловко, он придумал своеобразную технику шва, натягивающего сосуд так, что он обретал сечение в виде треугольника. Получить идеальные швы стало вполне реальным!

В 1902 году он устроил демонстрацию в своём университете, искусно сшивая артерии и вены, а также успешно восстанавливая кровоток в повреждённых сосудах. Но расчеты получить профессора кафедры не оправдались. Всему виной был мерзкий, язвительный характер ученого, его глубочайшее презрение к людям средних способностей, отчего-то и непонятно с какого перепугу пошедших в науку вместо того, чтобы ползать на карачках под паровозом или бодро кидать уголь в вагонетку в глубине шахты. Он совершенно не вписывался в касту консервативных преподавателей провинциального университета, а его постоянная сардоническая ухмылка и полный почти физического превосходства взгляд вызывали кипение мозга и оголтелую ненависть коллег. Его не избрали профессором - противодействие местной профессуры было слишком энергичным. Через несколько месяцев разобиженный Каррель уехал в Париж.

Здесь необходимо сказать, что именно в этом году с ним случилось происшествие, оказавшее большое влияние как и на самого Карреля, так и на медицинское сообщество. Начнем с того, что он отправляется в Лурд. Этот небольшой город в департаменте Верхние Пиренеи стал всемирно известен в конце 50-х годов 19 века. 14-летней малютке Бернардетте Субиру явилась Богоматерь. Причем аж 18 раз. Чудо есть чудо. Но на дворе стояла вторая половина 19 века; уже отгремела Крымская война, по Европе вполне привычно бегали паровозы, стучал телеграф, подмигивало электричество. Никто не собирался в экзальтации припадать к новому чудесному источнику целительной воды. Девочку допрашивали священники, вплоть до самых важных епископов, полицейские, представители власти и местной мэрии, исследовали медики и психиатры. Девочка была абсолютно нормальной и вполне уравновешенной. Она стала монахиней, а Лурд (или Лурда) - местом паломничества.

Сегодня в Лурде известно около 70, как считается, необъяснимых никакой медициной или психологией исцелений, признанных католической церковью. Все эти случаи проверялись врачами-скептиками. Мало того, была специальная медицинская комиссия, прибывшая из столицы с целью проверки чудес. Скептик Эмиль Золя осмеял эти чудеса в своей книге. Мало того, критически настроенный Каррель сам приехал туда. Он сомневался в беспристрастности комиссии, работавшей там, и смело критиковал как клерикалов, так и медиков-католиков, чаще таскавшихся с четками, чем с инструментарием врача. От влияния мамы-католички и воспитания отцов-иезуитов в его душе ничего не осталось. Разрезывая в крошево всё живое, до чего он мог дотянуться, по колено в крови, он совершенно утратил веру в Бога и стал закоренелым агностиком.

И тут он становится свидетелем, почти участником Чуда – исцеления Мари Байи, которой он вкатил дозу морфия, чтобы она могла спокойно умереть от тяжелейшего туберкулезного перитонита, совершенно неизлечимого. Лишь слегка обрызганная из святого источника, девочка мгновенно выздоравливает прямо на глазах врача. Позднее он напишет: «Во избежание шока как у верующих, так и у неверующих не станем обсуждать вопрос веры. Ограничимся лишь признанием того, что не имеет особого значения, страдала ли Бернадетта истерией, сочинила ли миф или просто сошла с ума… Единственное, что действительно стоит сделать, так это взглянуть на факты. Они поддаются научному исследованию и существуют в области, выходящей далеко за пределы метафизической интерпретации… Естественно, наука должна непрерывно оставаться начеку в отношении шарлатанства и легковерия. Но долг науки заключается и в том, чтобы не отрицать факты лишь потому, что они кажутся сверхъестественными, или потому, что им невозможно дать научное объяснение». Приехав в Париж, он попытался объяснить коллегам свою позицию, но в результате обструкции, устроенной антиклерикалами, и позиции руководства он был уволен. Учитывая особенности его характера, никого это не удивило. По поводу своих коллег он как-то сказал: «Есть лишь один способ добиться того, чтобы каждый учёный обладал большими знаниями и талантом: уменьшить число ученых».

Каррель уезжает в Канаду. Он даже хотел купить ранчо и стать скотоводом. Но не успел он начать реализацию этой затеи, как ему предложили место ассистента на физиологической кафедре в Чикагском университете. Каррель еще в юности читал о египетских жрецах, трансплантировавших ткани с одного места организма на другое. Также он был знаком с опытами некоего римского хирурга, лечившего своего хозяина-рабовладельца с привлечением тканей рабов. То есть жрецы брали и приживляли человеку его собственные ткани. А римлянин экспериментировал с чужими, но всегда неудачно. Сначала Каррель не придал этому значения. Тем более, что, пришив на место только что ампутированную лапу собаки, и убедившись, что всё работает, он почувствовал себя окрылённым.

В 1906 году на него обратили внимание Рокфеллеры. Основатель Рокфеллеровского института С. Флекснер сделал его членом учёного совета. Тут его и настигла Нобелевская премия. Когда Алексиса Карреля презентовали перед публикой, профессор Аккерман заявил: «Благодаря этому методу обеспечивается свободный ток крови в области наложения шва, и в то же время предотвращается послеоперационное кровотечение, тромбоз и вторичное сужение сосуда. С помощью этого метода можно восстановить сосудистую проходимость, заменить удаленный у пациента сегмент сосуда сегментом, взятым из иного сосуда или от другого человека».

Вот с «другим человеком» у Карреля и не получалось - ткани отторгались. Об иммунитете тогда знали маловато. Сначала Каррель полагал, что это происходит от недостатка мастерства. Со временем он дошел до такого уровня, что делал все опции с ювелирной точностью и в считанные секунды. Грешил на микробов, бесчеловечно истребляя ничтожнейших из бактерий. Иммунологи помочь не могли - считалось, что фагоциты пожирают лишь бактерий, а не чуждые ткани и органы, а на деле оказалось - только подноси!  Он увлечённо и азартно работает со знаменитым летчиком, полковником Линдбергом, создавая первое в мире искусственное сердце. Эта работа вполне удалась, была изготовлена «перфузионная помпа», вполне себе работавшая во время трансплантаций.  Он упорно работал, сделал много открытий и в 1938 году ушел в отставку, получив звание почетного профессора. К тому времени он давно стал известен в мире, даже АН СССР сделала его своим членом-корреспондентом.

Имея диплом литератора, Каррель славно владел пером и в 1934 году написал нашумевшую книгу «Человек - это неизвестное». Последователи Мальтуса и евгеники сочли автора своим единомышленником, а фашисты — замечательным фашистским учёным. В книге Каррель дошел до призывов прекратить прививки и вообще любую профилактику, поскольку это мешает естественному отбору, рассуждал о биологическом неравенстве, причем как-то соединил его с классовым, заявив, что рабочие и крестьяне - наследственно умственно отсталые типы. Нацисты приняли его книгу «на ура». С интересом следя за успехами Гитлера в конце 30- х годов, он возвращается во Францию, где сотрудничает с коллаборационистским правительством Виши и прочими «квислингами», создав «Институт по изучению проблем человека». Считается, что в этом заведении не было того живодёрства, которым прославился выдающийся мясник Менгеле, но думается, что исследования там были направлены только в одну сторону...

Хотя существует вполне имеющее под собой почву мнение, что Каррель одинаково не любил и фашистов, и коммунистов. Он, скорее всего, считал их некими символическими силами, будучи всецело убежденным сторонником бескомпромиссного выживания в борьбе за существование, ставя его в основу всякого прогресса.

Каррель умер в 1944 году уже после того, как Париж освободился от оккупации. Парижане ещё пихали прикладами под рёбра пленных «бошей», пакуя их в пульмановские вагоны, а на улицах под горестные вопли и истошный визг брили головы легкомысленных уличных и даже домашних девиц, спавших с гитлеровцами. Карреля пока не трогали, но пальцами в «пособника оккупантов» тыкали все вокруг. Алексис Каррель боялся выйти на улицу, ждал ареста. Старенький профессор, работы которого помогли спасти множество больных, умер от сердечного приступа, вызванного гнетущим страхом. К его жизни замечательно подходит его же выражение: «Всякий человек есть история, не похожая ни на какую другую».