Стэнфордский эксперимент. В каждом человеке живут садист и жертва

Психологическое давление на «заключенных» началось с первой же минуты их пребывания в «тюрьме». Их заставили раздеться и пройти «санитарную обработку» от вшей. «Охранники» с большим энтузиазмом обливали их водой из длинных садовых шлангов, подражая знакомой по голливудским фильмам процедуре.  

Смотревшие художественный фильм «Das Experiment» режиссера Оливера Хиршбигеля или его американский ремейк, в общих чертах представляют себе, что такое Стэнфордский тюремный эксперимент. Шесть дней кошмара, обнажившего самые неприглядные стороны человеческой натуры. Жестокий психологический опыт, показывающий, как нормальные во всех отношениях люди, за рекордно короткое время перевоплощаются в свирепых садистов, с одной стороны, и покорных рабов, с другой. Безобидная поначалу инсценировка, закончившаяся настоящей трагедией.

То, что в аннотациях к этим фильмам указано, что они «основаны на реальных событиях», мало что меняет — большинство зрителей с трудом могут поверить, что в наше время свободных людей могут подвергать таким психологическим пыткам. Между тем, Стэнфордский тюремный эксперимент — это суровая реальность. Он действительно проводился в Калифорнии почти полвека назад.

Жарким летом 1971 г. в кампусе Стэнфордского университета близ города Пало-Альто появились объявления: «Требуются добровольцы, студенты-мужчины, для участия в психологическом эксперименте — изучении тюремной жизни. Оплата 15 долларов в день, начало 14 августа, продолжительность — одна-две недели. За подробной информацией обращаться в комнату 248».

На каникулах в кампусе оставались в основном те студенты, у кого не было богатых родителей: они работали официантами в закусочных, спасателями на пляжах, развозили на мотороллерах пиццу. Учитывая, что доллар того времени примерно соответствует 6 долларам сегодня, 210 долларов (больше 1300 долларов по курсу 2018 г.) были для них неплохими деньгами. Вскоре в приемной доктора Филиппа Зимбардо, который и набирал добровольцев для своего опыта, от желающих было не протолкнуться. Но посчастливилось не всем: в конечном итоге доктор и его ассистенты отобрали 24 человека из записавшихся 70. Все 24 человека, прошедшие отбор, были белыми студентами, принадлежавшими к среднему классу, в возрасте от 20 до 24 лет. Все они были психологически стабильными и здоровыми. Среди добровольцев не было ни одного человека с криминальным прошлым и малейшими проблемами с законом.

Оставшиеся за бортом 46 человек, разумеется, были разочарованы и злы на судьбу и на Зимбардо. Они просто еще не знали, как им повезло.

Прошедшим отбор счастливчикам рассказали, что их ждет: в течение четырнадцати дней им предстояло «играть» в заключенных и надзирателей в замкнутом пространстве, изображавшем тюрьму. Начальником «тюрьмы» был сам доктор Зимбардо, его ассистента, писавшего под руководством профессора диссертацию по психологии, представили добровольцам как главного надзирателя. Пока студенты весело перешучивались по поводу не слишком подходящей внешности «главного надзирателя» Дэвида Джаффе, больше похожего на хиппи, им раздали бумаги, которые следовало подписать перед началом эксперимента. Это был официальный отказ от «некоторых гражданских прав». Добровольцы сделали это без особых колебаний — им казалось, что впереди увлекательная ролевая игра, за которую, к тому же, им заплатят неплохие деньги.

Затем подопытных разделили на две группы. Позже появилась легенда, что в тюремные надзиратели отбирали самых высоких и крепких, но на самом деле все решал бросок монеты в 25 центов. Орел (профиль Вашингтона) — в охранники, решка — в заключенные. Девять человек в каждой группе были «основным составом», трое — сидели на «скамейке запасных», то есть находились дома и ждали, когда их позовут. Зимбардо предполагал, что в ходе опыта некоторые его участники могут не выдержать и выбыть из игры.

Будущим заключенным сказали, что они пока что могут быть свободны, а «охранников» ассистент профессора повел в расположенный неподалеку магазин, где со скидкой продавались вещи со складов армии США. Там они выбрали себе по размеру рубашки и брюки цвета хаки. Помимо доставшейся им «на халяву» одежды, охранники получили от руководителей эксперимента деревянные дубинки и большие зеркальные очки, за которыми было не видно их глаз.

Одного из студентов-охранников звали Дэвид (Дейв) Эшельман. Он был самым молодым из подопытных — ему еще не исполнилось 19, и он накинул себе полтора года, чтобы попасть в число охотников ради дармовых долларов. Незадолго до того, как начался эксперимент Зимбардо, Эшельман посмотрел фильм «Хладнокровный Люк» с Полом Ньюманом в главной роли. Это была история бунтаря, попавшего в тюрьму одного из южных штатов и бросающего вызов системе государственного насилия. Однако Эшельмана гораздо больше впечатлили охранники тюрьмы, в которой отбывал заключение Люк: «я принял решение, что буду таким устрашающим, таким холодным, таким жестоким, как только возможно... вы знаете, то, как показаны в этом фильме охранники южной тюрьмы, оказало огромное влияние на ту роль, которую я для себя придумал». Пока эксперимент не начался, Эшельман подолгу вживался в роль «настоящего тюремного надзирателя» - облачался в новенькую форму, надевал зеркальные очки и прохаживался по комнате, помахивая дубинкой.

А в другом общежитии студент по имени Дуглас Корпи, которому досталась роль заключенного, аккуратно складывал в рюкзак учебники и конспекты. Корпи было 22 года, и он собирался поступать в аспирантуру.  Он решил принять участие в эксперименте главным образом для того, чтобы спокойно подготовиться к вступительным экзаменам, которые начинались в сентябре. Корпи предполагал, что в «тюрьме» его уж точно не будут отвлекать от занятий соседи по общежитию.

Ранним утром 14 августа Корпи, как и остальных добровольцев, которым при жребии досталась «решка», арестовала полиция Пало-Альто. Аресты производились, что называется, по всей форме: к корпусам подъезжали машины с мигалками, полицейские врывались в комнаты общежития и, зачитав студентам «правило Миранды», надевали на них наручники. Всем добровольцам сообщалось, что они арестованы по обвинению в вооруженном разбое и краже со взломом. Затем их довольно грубо (Зимбардо специально попросил полицейских не церемониться) запихивали в машины и везли в полицейский участок. Там у арестованных брали отпечатки пальцев, фотографировали, как настоящих преступников, и после нескольких часов утомительных бюрократических процедур препровождали в подвал факультета психологии, где была устроена импровизированная «тюрьма».

Надо сказать, что добровольцы до этого дня не видели места, где им предстояло провести две недели. «Тюрьма» была очень невелика: в ней было всего три камеры размером 1,8 на 2,7 м., и десятиметровый коридор, игравший роль тюремного двора для прогулок. В дверях камер имелись большие окна, позволявшие наблюдать за всем, что происходит внутри. Окна были забраны стальными решетками, на каждой двери — свой номер. В камерах не было ничего, кроме трех коек, расположенные почти вплотную друг к другу, умывальника и ведра для отправлений естественных надобностей. В конце коридора располагалась так называемая «яма» - крошечная каморка, по сути, большой шкаф, использовавшийся как камера одиночного заключения для «плохих» заключенных. Там не было даже койки — помещенный в «яму» человек мог только стоять. В «тюрьме» имелись душ и туалет, но пользоваться ими можно было только с разрешения охранников. Комната надзирателей находилась в другом конце коридора — из нее можно было наблюдать за тем, что происходит в «тюрьме». Обставлена она была с гораздо большим комфортом — здесь был диван, кресла, большой стол и даже телевизор.

Охранникам вообще было куда легче: они работали в командах по три человека, смена продолжалась восемь часов. После этого им предписывалось вернуться домой — оставаться «в тюрьме» после смены запрещалось. Тем не менее, уже со второго дня некоторые охранники выходили «на работу» сверхурочно — настолько их затянул эксперимент.

Перед началом эксперимента Зимбардо дал охранникам короткие инструкции. «Надзирателям» было запрещено применять к заключенным насилие, причинять им физический ущерб или лишать пищи и воды. Однако Зимбардо очень четко дал понять, в чем заключается задача охранников: «Вы должны сделать так, чтобы узники чувствовали скуку и одновременно страх — до известной степени — вы можете создать у них ощущение произвола, чувство, что вся их жизнь полностью контролируется нами, системой, вами, мной, и что у них нет никакой частной жизни. Мы собираемся отнять у них индивидуальность различными путями, но в общем, все эти пути приводят к одному — к ощущению бессилия. То есть в этой ситуации у нас будет вся власть, а у них не будет никакой».

Психологическое давление на «заключенных» началось с первой же минуты их пребывания в «тюрьме». Их заставили раздеться и пройти «санитарную обработку» от вшей. Понятно, что никаких вшей у благополучных юношей из среднего класса в помине не было, но «охранники» с большим энтузиазмом обливали их водой из длинных садовых шлангов, подражая знакомой по голливудским фильмам процедуре. Затем «заключенным» выдали одежду — короткие миткалевые халаты, похожие на женские ночнушки. Никакого нижнего белья заключенным не полагалось. Зато полагалось прятать волосы под женский нейлоновый чулок, который имитировал «обритую налысо» голову заключенного.

Это был один из психологических фокусов доктора Зимбардо. Лишенные возможности носить брюки — пусть даже мешковатые и неудобные - «заключенные» сразу стали чувствовать себя не в своей тарелке. Очень скоро у них изменилась походка, движения стали неуверенными и как будто раскоординированными. Кроме того, на ногу каждому заключенному — теперь это слово с полным правом можно писать уже без кавычек — повесили металлическую цепь с замком. Эта цепь не давала участникам эксперимента забыть о своем подчиненном положении ни днем, ни ночью. Облаченные в дурацкие халаты, с цепочкой на ноге, даже те узники, которые были выше и крепче надзирателей, выглядели растерянными и беспомощными.

В первый же день «старший надзиратель» Дэвид Джаффе зачитал заключенным 15 правил «тюрьмы». Среди них были такие:

Заключенные должны обращаться друг к другу только по номерам

Заключенные не имеют права говорить о своем положении как об эксперименте

Несоблюдение правил ведет к наказанию

Первый день эксперимента прошел гладко — настолько гладко, что Зимбардо был даже разочарован. В половину третьего ночи дежурная смена разбудила всех заключенных громким свистком, и выстроила всех в коридоре — лицом к стене, ноги широко расставлены — для переклички. Все девять заключенных, как и следовало ожидать, оказались на месте. Разумеется, истинной целью переклички было приучить узников к тому, что они отныне не личности, имеющие имя, а бесправные жертвы тюремной системы, различающиеся только по номерам.

На второй день в тюрьме неожиданно вспыхнул бунт. Заключенные из первой камеры заблокировали дверь поставленными друг на друга койками, сорвали с головы чулки и отказались выходить в коридор и подчиняться указаниям охранников. К ним присоединились и обитатели других камер, все еще воспринимавшие происходящее как забавную игру.

Понимая, что втроем с забаррикадировавшимися «зэками» им не справиться, охранники вызвали подмогу — отдыхавших у себя в общежитии «надзирателей» других смен. Поскольку бить заключенных было нельзя (хотя деревянные дубинки явно соблазняли охранников нарушить это правило), «надзиратели» вооружились пожарными огнетушителями, ворвались в камеру бунтовщиков и залили их ледяной пеной. 

Бунт был подавлен очень быстро — промокшие с головы до ног «зэки» съежились в углу своих камер, зачинщика беспорядков на несколько часов поместили в «одиночную камеру». Однако охранники оказались перед дилеммой: им стало ясно, что одна смена будет не в состоянии справиться с заключенными, если те вновь поднимут «восстание». А дежурить в полном составе не представлялось возможным: это было запрещено условиями эксперимента.

Именно тогда Дейв Эшельман, которого впоследствии назовут «самым жестоким из надзирателей», предложил разделить заключенных на «хороших» и «плохих». Одна камера — ничем, впрочем, не отличавшаяся от других — была названа «привилегированной». Туда поместили троих заключенных, которые принимали минимальное участие в утренних беспорядках. Им вернули одежду (у остальных мокрые халаты попросту отобрали) и хорошо накормили (остальным выдали очень скудный паек). Впоследствии в «хорошую камеру» переводили и других заключенных, чтобы у обитателей тюрьмы возникло подозрение, что некоторые их товарищи находятся в сговоре с «тюремной администрацией».

Так уже на второй день охранники почувствовали себя сплоченным коллективом, и сумели разделить заключенных. Вряд ли Эшельман придумал это сам. Вполне возможно, ему подсказал эту идею доктор Зимбардо, а тому, в свою очередь — Карл Прескотт, главный консультант профессора.

Прескотт отсидел 17 лет за покушение на убийство. Спустя почти сорок лет после Стэнфордского эксперимента, он написал статью, в которой обрушился на своего бывшего босса с резкой критикой: «трюки вроде пакетов на голову, цепей, которыми сковывались заключенные или ведер, используемых вместо туалетов в камерах — это мой личный опыт, впечатления от пребывания в тюрьме Сан-Квентин, которыми я добросовестно поделился с Зимбардо за несколько месяцев до начала эксперимента. Утверждать, что все эти тщательно отобранные, психологически устойчивые белые парни из верхушки среднего класса мечтали об этом сами по себе, абсурдно. Почему же Зимбардо теперь ужасается поведению «охранников», когда они просто делали то, что с самого начала побуждали их делать сам доктор, я и другие?»

(Зимбардо на это ответил, что статью написал не сам Прескотт, который и двух слов связать не может, а голливудский сценарист и продюсер Майкл Лазароу, который безуспешно пытался получить права на экранизацию истории Стэнфордского эксперимента)

Так или иначе, со второго дня и охранники, и заключенные перестали воспринимать происходящее, как игру. И это сразу же привело к драматическим последствиям. Спустя всего 36 часов после начала эксперимента произошел нервный срыв у заключенного №8612. Он принялся ругаться, вопить, стучать в дверь, проклинать охранников и руководство эксперимента, и требовать, чтобы его выпустили. И тут произошло невероятное: хотя Зимбардо обещал добровольцам, что они могут в любой момент выйти из эксперимента — правда, в этом случае им пришлось бы распрощаться с полагавшимся «хорошим подопытным» вознаграждением -  заключенного №8612 никто не освободил.

Заключенного №8612 звали Дуглас Корпи. Это он собирался использовать две недели в «тюрьме» чтобы как следует подготовиться к экзаменам. Однако, когда в первый же день он попросил охрану принести ему отобранные при аресте учебники и конспекты, то получил отказ. Отказали ему и на следующий день, когда охрана была зла на заключенных из-за бунта. Тут Корпи понял, что рискует просто не поступить в аспирантуру, и решил симулировать нервный срыв. Об этом, впрочем, стало известно гораздо позже — когда постаревший на тридцать пять лет Корпи решил дать интервью французскому режиссеру, снимавшему фильм о Стэнфордском эксперименте.

Корпи отвели к главному консультанту эксперимента, Карлу Прескотту. Опытный зэк упрекнул заключенного №8612 в том, что он «слабый, как девчонка», и рассказал ему, каково пришлось бы ему в тюрьме Сан-Квентин, если бы он отбывал настоящий срок. В конце концов Корпи предложили стать информатором в обмен на прекращение преследований со стороны охранников. Когда №8612 отказался, ему настоятельно посоветовали подумать над предложением, и отправили обратно в камеру.

Корпи вернулся к своим товарищам и рассказал им, что доктор Зимбардо обманул их всех — они не могут покинуть эксперимент. «Вы не можете уйти», - повторял он. Возвращение №8612 произвело на остальных заключенных крайне тяжелое впечатление. Корпи продолжал изображать «сумасшествие», кричал, ругался и симулировал припадки неконтролируемой ярости. Зимбардо довольно долго был уверен, что он симулирует нервный срыв, но в конце концов все же решил не рисковать. «Прошло довольно много времени, - писал впоследствии автор Стэнфордского эксперимента, - прежде чем мы убедились, что он действительно страдает, и что мы должны освободить его». Только вечером третьего дня Зимбардо заменил Корпи на одного из «резервных заключенных»

Спустя много лет Корпи признался, что ему даже нравилось участвовать в эксперименте Зимбардо. «Первый день было очень интересным. Было весело не повиноваться. Не было сопротивления. Мы знали, что охранники не могут на самом деле причинить нам вред, не могут ударить. Это были такие же белые студенты колледжа, как и мы сами, так что ситуация была безопасной. Это была просто работа».

Охранникам их работа тоже с каждым днем нравилась все больше. Дэйв Эшельман вспоминал: «Я очень быстро потерял над собой контроль. Надевая очки, ты надеваешь маску, под которой скрываешь свою личность. Она позволяет вести себя так, как ты никогда не стал бы вести себя без нее».

В фильмах, посвященных Стэнфордскому эксперименту, охранники быстро переходят от угроз и психологического давления к физическому насилию. В реальности они никого из заключенных не били — применение огнетушителей при подавлении бунта было, пожалуй, самым брутальным из всех действий надзирателей. Но Эшельман и другие охранники быстро поняли, что существует множество других способов заставлять заключенных слушаться. Самым популярным методом наказания в тюрьме доктора Зимбардо было отжимание: заключенному велели отжиматься 20, 30, 40 раз — пока он не падал совершенно обессиленный.

Конечно, «заключенные» могли бы отказаться выполнять приказы «надзирателей» - но к этому моменту сложившаяся в «тюрьме» атмосфера заставляла представителей обеих команд вести себя в соответствии с «правилами».

На третий день эксперимента «заключеннным» устроили свидание с родителями и друзьями. Зимбардо всерьез опасался, что родители будут настаивать на том, чтобы их детей немедленно освободили, поэтому приказал привести «тюрьму» в парадный вид. Заключенных отправили в душ, выдали мыло и бритвы, накормили хорошим обедом, заставили навести в своих камерах идеальный порядок и включили жизнерадостную музыку.  Пришедших к ним гостей встречала ослепительно красивая девушка — капитан Стэнфордских чирлидеров Сьюзи Филипс. Все это должно было успокоить посетителей и создать атмосферу веселой игры. Однако само «свидание» длилось всего 10 минут и проходило в присутствии надзирателей.

«Некоторые родители, - вспоминал Зимбардо, - расстроились, увидев, в каком состоянии были их сыновья. Но их реакция полностью укладывалась в рамки системы: они обращались к суперинтенданту (то есть самому Зимбардо, - К.Б.), чтобы улучшить условия для своего мальчика».

Мать одного из заключенных пожаловалась Зимбардо, что никогда прежде не видела, чтобы ее сын выглядел так плохо.

–        Он говорит, что совсем не высыпается из-за этих ужасных ночных перекличек!

Зимбардо решил, что правильнее будет переложить ответственность на самого заключенного.

–        Вы считаете, что ваш мальчик не может справиться с этой ситуацией? - спросил он у мужа обеспокоенной женщины. - Он такой слабый, что небольшое недосыпание делает его уязвимым?

Реакция отца была вполне предсказуемой.

–        Конечно же, он может, - возмущенно заявил он. - Он крутой парень, настоящий лидер. Пойдем-ка домой, дорогая, мы и так уже потратили много времени.

Так Зимбардо убедился в том, что даже родители помещенных в тюрьму добровольцев склонны скорее прогибаться под «систему», пусть даже эта система существовала только в рамках игры, чем добиваться освобождения своих детей, идя против «правил».

На четвертый день один из охранников подслушал разговор двух заключенных, обсуждавших возможность побега. Как выяснилось, Дуглас Корпи, он же №8612, которого накануне заменили на добровольца из резерва, перед уходом пообещал собрать на воле своих друзей и совершить нападение на тюрьму, чтобы освободить заключенных.

Если бы этот план удался, эксперимент доктора Зимбардо прервался бы, не успев толком начаться. Встревоженный психолог обратился в полицейский департамент Пало-Альто и попросил разрешения перевести — хотя бы временно — заключенных в старый неиспользующийся корпус тюрьмы. Однако его ждало разочарование: шеф полиции, охотно помогавший Зимбардо раньше, на этот раз ответил отказом (оно и понятно — случись что со студентами в принадлежавшем полицейскому управлению старом здании тюрьмы, отвечать пришлось бы ему, а не профессору). «Я был чрезвычайно рассержен и нашел отвратительным такое отсутствие сотрудничества между нашими исправительными учреждениями», - писал Зимбардо, полностью вжившийся в роль начальника тюрьмы.

Тогда Зимбардо и Джаффе с помощью консультанта Прескотта разработали резервный план. Они внедрили в камеру «информатора» - еще одного резервного добровольца, задачей которого было сообщать руководству тюрьмы о плане побега. Узнав от информатора, когда именно заключенные будут ожидать появления «освободителей», Зимбардо велел вызвать в тюрьму всех охранников и провел инструктаж. Всех заключенных выстроили в коридоре лицом к стене, на головы им надели бумажные пакеты, заставили взяться за руки и отвели на пятый этаж учебного корпуса, где заперли в большом помещении без окон. В «тюрьме» остался один доктор Зимбардо: сидя на стуле посреди коридора, он спокойно ожидал друзей №8612. «Я намеревался сказать им, что эксперимент окончен и их товарищи уже ушли, - вспоминал психолог. - Увидев, что освобождать некого, они разошлись бы по домам. А мы бы после этого вернули заключенных в камеры и удвоили меры безопасности. Мы даже думали о том, чтобы заманить №8612 обратно под каким-то предлогом, и снова посадить его под замок — ведь он покинул тюрьму, симулировав нервное расстройство».

Просидев несколько часов в одиночестве посреди пустой «тюрьмы», Зимбардо, наконец, услышал чьи-то шаги. Но вместо друзей Корпи перед изумленным Зимбардо предстал его коллега по факультету доктор Гордон Бауэр. Прослышав о том, что в подвале психфака проводится какой-то эксперимент, он пришел взглянуть на него своими глазами. Увы, Зимбардо ничего не мог ему показать — камеры были, как назло, пусты. Зимбардо коротко рассказал Бауэру о цели эксперимента, и тот задал ему простой вопрос: «Скажите, а какова независимая переменная в этом исследовании?»

«К моему удивлению, - писал Зимбардо впоследствии, - я очень рассердился на него. На карте стояла безопасность моих людей и стабильность моей тюрьмы, а мне приходилось иметь дело с этим академическим либеральным чокнутым профессором, который был обеспокоен независимой переменной! Только спустя много времени я понял, как глубоко я вжился в свою роль — я думал как настоящий тюремный надзиратель, а не как исследователь-психолог».

Как выяснилось позже, №8612 так и не выполнил своего обещания и вместо того, чтобы организовывать освобождение товарищей, с головой ушел в подготовку к экзаменам. Слух о нападении на тюрьму оказался просто слухом. Но после этого эпизода отношения между охранниками и заключенными испортились окончательно. Зимбардо объяснял это тем, что и надзиратели, и он сам, как руководитель эксперимента, потратили целый день на предотвращение побега — в этот день никто из охранников не отдыхал, а психологи не проводили никаких исследований. «За это кто-то должен был заплатить», - писал Зимбардо.

Пятый и шестой день эксперимента стали самыми тяжелыми. Чем больше охранники и заключенные вживались в свои роли, тем больше они видели друг в друге врагов. Удивительным образом, никто не думал о том, что меньше чем через десять дней им предстоит вернуться в нормальную жизнь, снова стать студентами Стэнфорда, вместе посещать лекции, общаться в кампусе, играть в одной бейсбольной команде... Фантомный мир эксперимента закрутил их, как водоворот. Охранники начали в буквальном смысле издеваться над заключенными: теперь их будили два, а то и три раза за ночь, и бессмысленная перекличка продолжалась уже не десять минут, как раньше, а полчаса-час. «Проштрафившихся», то есть нарушивших правила, заключенных заставляли выполнять грязную, унизительную работу — например, чистить унитазы голыми руками или — на выбор — собственными «тюремными халатами» (этот эпизод очень выразительно показан в фильме Хиршбигеля).

На пятый день к заключенным присоединился один из резервистов, № 416. В отличие от старожилов подвала, которые привыкали к жестокой реальности тюрьмы Зимбардо постепенно, он испытал настоящий шок. № 416 был заядлым курильщиком, а в тюрьме курить можно было только по разрешению охранников, выдававших сигареты в виде поощрения. Ему сразу же объяснили, что уйти из подвала невозможно — никакое «стоп-слово», которое, как обещал им Зимбардо в начале, немедленно откроет перед узником двери тюрьмы, не работало. Тогда № 416 взбунтовался и объявил голодовку. Охранники пытались заставить его отжиматься, но поскольку он был новичком в тюрьме, и не проходил все «круги ада» последовательно, это не помогло — он просто отказывался выполнять приказы надзирателей. В какой-то момент авторитет охранников повис на волоске: стоило другим заключенным понять, что они могут игнорировать своих сторожей, и рухнула бы вся выстраивавшаяся долгих пять дней иерархия. И № 416 бросили в одиночную камеру.

Как мы помним, это был узкий и тесный шкаф, где можно было только стоять. В правилах тюрьмы говорилось, что провинившегося заключенного можно поместить в одиночку не более чем на час. № 416 провел там три часа.

Случись это в первый или во второй день, и он стал бы героем для других заключенных. Но большинство узников к этому моменту были уже сломлены психологически, и видели в бунтаре лишь опасного нарушителя правил, который мог еще больше разозлить охранников. Чтобы усилить эффект, надзиратели забрали у заключенных одеяла (в подвале по ночам было довольно холодно). Затем Дэйв Эшельман, которого заключенные уже панически боялись, объявил, что у них есть выбор: они могут попросить, чтобы бунтаря выпустили из одиночки, и тогда останутся без одеял, или оставить его в «яме» и получить одеяла назад.

«И как вы думаете, что они выбрали? - вспоминал Зимбардо. - Большинство из них предпочли, чтобы им вернули одеяла, а заключенный № 416 остался в одиночестве на всю ночь».

Позже смутьяна, который едва мог ходить — так затекли у него ноги после трех часов в тесном карцере — вернули в камеру. Больше он качать права не пытался. Так закончился последний бунт в тюрьме доктора Зимбардо.

А сам эксперимент закончился на следующий день.

Причин тому было несколько. Во-первых, несмотря на все ухищрения Зимбардо, некоторые родители «заключенных» всерьез обеспокоились тем, что происходит с их детьми, и обратились к адвокату, который навестил «тюрьму» и поговорил с добровольцами. Сам Зимбардо говорит об этом эпизоде вскользь, подчеркивая, что адвокат «тоже знал, что это всего лишь эксперимент», но очевидно, что он не хотел никаких юридических осложнений.

Во-вторых, видеокамеры (о которых охранники думали, что по ночам они не работают) фиксировали все более изощренные издевательства надзирателей над заключенными. «Некоторые охранники вели себя, как садисты», - писал Зимбардо. Другие, «хорошие» охранники, даже не пытались вмешаться. Что любопытно, ни один охранник ни разу не опоздал на свою смену, не ушел с нее раньше и, что совсем уже невероятно, не потребовал дополнительной оплаты за сверхурочную работу. Профессор предполагал, что удовольствие, которое они получали от ощущения власти над заключенными, само по себе было достаточным вознаграждением. Однако именно это чувство вседозволенности подталкивало охранников к все больше эскалации злоупотреблений.

И, наконец, подруга - а впоследствии жена - Зимбардо, Кристина Маслак, которая по просьбе доктора брала интервью у всех участников эксперимента, устроила ему натуральный скандал. Увидев, как охранники гонят узников в туалет — с бумажными мешками на головах, с цепями на ногах — она возмущенно сказала: «То, что ты делаешь с этими мальчиками — просто ужасно!». И Зимбардо сдался. Эксперимент, рассчитанный на две недели, был прекращен на шестой день. Заключенным вернули их одежду, провели с ними короткий брифинг и отпустили по домам.

Может возникнуть ощущение, что Филип Зимбардо сам был каким-то садистом, реализовавшим в подвале Стэнфорда свои потаенные мечты об издевательствах над людьми. Но все было совсем наоборот. Зимбардо (он, кстати, жив и здоров — недавно ему исполнилось 85 лет) с молодости был активистом антивоенных движений, противником тюрем и всяческих авторитетов, почти анархистом. Он писал, что затеял свой эксперимент, чтобы показать, как ужасны последствия даже короткого пребывания в тюрьме. Его главной целью было наглядно продемонстрировать, что даже хорошие люди, оказавшись в условиях, когда им принадлежит безраздельная власть над другими, могут превратиться — и обязательно превращаются — в садистов.

Именно такая необъективность Зимбардо заставила многих критиков усомниться в том, что его эксперимент был проведен по всем правилам прикладной науки. Совсем недавно французский режиссер Тибо Ле Тексье, делавший документальный фильм о Стэнфордском эксперименте, выступил с шокирующим разоблачением: по словам Ле Тексье, весь опыт Зимбардо был инсценировкой, срежессированной от начала до конца. Все его участники только играли написанные для них доктором роли. Охранники были «садистами», потому что этого требовали от них Зимбардо и его ассистент Джаффе, заключенные бунтовали или подчинялись, потому что так было указано в сценарии.

Один из главных аргументов Ле Тексье — то, что эксперимент Зимбардо с самого начала был задуман как «реалити-шоу» - едва ли не первое шоу такого рода — и снимался скрытой камерой. Зимбардо заранее пригласил журналистов и фотографов, чтобы они могли запечатлеть все эпизоды будущего эксперимента — начиная с «ареста» будущих заключенных полицией Пало-Альто. Все эти материалы были скомпанованы в диафильм, который Зимбардо сразу же после окончания опыта разослал в десятки университетов, колледжей, библиотек и тюрем Америки.

Прав Ле Тексье или нет — сказать с уверенностью трудно. В пользу версии об инсценировке говорят признания Дугласа Корпи, который симулировал нервный срыв на второй день эксперимента и воспоминания «самого жестокого охранника» тюрьмы — Дэйва Эшельмана, который писал, что он всего лишь старался делать то, чего от него хотели Зимбардо и Джаффо. Но Корпи покинул подвал на третий день, когда до обострения вражды между охранниками и заключенными было еще далеко. Да и Эшельману, очевидно, удобнее объяснить свое неприглядное поведение в роли охранника приказами начальства, чем собственными садистскими наклонностями.

Как бы то ни было, Стэнфордский эксперимент навсегда останется в истории психологии. Его изучают студенты, о нем снимают фильмы и пишут книги. И даже несмотря на то, что в реальности он не был настолько драматичным, как его киновоплощения, опыт доктора Зимбардо заставляет задуматься о том, как непостоянны роли, которые все мы играем в социальной жизни, как легко слетает с человека искусственный флер цивилизации, стоит ему попасть в экстремальные условия, как тонка грань, отделяющая нормального человека от жестокого садиста, с одной стороны, и от бессловесной жертвы — с другой. Даже если все это не по-настоящему, даже если все это написанный кем-то сценарий игры.

В конце концов, что наша жизнь? Игра.